Первая реакция в юношестве, да и у многих в зрелости, при столкновении с чужой и чуждой системой ценностей — вытолкнуть, высмеять, утвердясь тем в своей. Иная система ценностей на поверку вовсе не вызов нашей, но так думается ленивому уму. Светлана Алексиевич пишет не для ленивых умов с их постоянным транспортиром взглядов, чей угол зрения на мир извечен и незыблем. Напрашиваются два сравнения — одно музыкальное, а другое из живописи. Идеи-ноты и идеи краски, которыми она создаёт симфонии-полотна с их andante-crescendo и проч., а также своей неповторимой иконографией. Только соприкасаясь с книгой, начинаешь судорожно искать авторскую нить, морализаторски-поучительное, послушайте, ребята, что вам расскажет дед. Барахтаешься в океане звуков, вспышек, ударов литавр словно утлое судёнышко в шторм, пока наконец не возносишься на ту высоту, с которой история государств, навязываемая нам со школьной скамьи, как единственно достойная внимания, вдруг кажется если не малозначительной, то по крайней мере потеснённой историей личной, историей человека. В литературе мы ищем судьбы. Будь то Гильгамеш или Гектор — вопрос фиктивности прозы давно оставлен литературоведением на обочине дороги в социализм.
Желающий увидеть замысел в смешении разнонаправленных мазков-идей придёт к пониманию: да, бывает и так. Всё прямо по закону тезис-антитезис-синтез. Таков схематичный маршрут читателя, если он, конечно, намеревается отправляться в путь. И первым пунктом на пути читателя-путника будет скорее всего вот этот — Алексиевич сделала своей книгой для постсоветской России примерно то же, что Гоголь для николаевской своими «Мёртвыми душами». Так, по крайней мере, думается, когда только начинаешь читать «Время секонд хэнд». И правда — кажется, что мы имеем дело с линнейевой классификацией всех типажей от «сталиниста» до «либерала». Таковы первые несколько рассказанных в книге историй и уж точно отдельные подслушанные или записанные автором высказывания. Однако, чем мы дальше углубляемся в чтение, тем сложнее становится однозначная классификация. И действительно, широк оказывается русский человек и даже железному XX-ому сузить его насовсем не удалось. Невероятные калейдоскопичность, фрагментарность… Кто-то безусловно назовёт книгу Алексиевич шизофреничной. Большинству читателей нужен пастырь по книге. Указующий перст, свой гид и проводник, свой Овидий. Здесь же скорее нечто из серии «Сделай историю своими руками».
Композиционно нельзя не сравнить первую и вторую часть — в первой рассказываются истории времени советского, а во второй — постсоветского. Сквозь все f, ff и fff вырисовывается величавая архитектура всего опуса — железный коммунистический XX век, перемалывавший помаленьку человека уступил место пустоте. Отсюда и название второй части — «Обаяние пустоты». Бытовало множество иллюзий на счёт того, чем же займётся советский человек, когда его оставят в покое. Кто-то и впрямь полагал, что проведя 70 с лишним лет в невесомости околочеловеческой орбиты, люди как ни в чём не бывало замаршируют в нормальность, будто бы часы остановились в ноябре 1917-го. Вопрос о том какое именно время взвешено и найдено лёгким в этом симфоническом исследовании на мой взгляд очевиден — его же можно проследить и во вступлении. (Пожалуй, единственный момент всей книги, где Алексиевич высказывает собственное мнение. «У коммунизма был безумный план — переделать «старого» человека, ветхого Адама. И это получилось… Может быть, единственное, что получилось» Прочь, непосвящённые?)
Да, некоторые истории социального краха из второй части удручают. Частные судьбы, раздавленные несчастьем жить на сломе исторических эпох. Однако, истории второй части в буквальном смысле в тени отмеченных железной поступью сталинизма судеб героев части первой. «Время секонд хэнд» в этом плане окончательный приговор несостоятельному нарративу про Ельцина, при котором погибли миллионы людей.
Из всей книги проистекает вопросище — истории второй части переродятся в кромешный мрак первой? Государство, сделавшее выбор в пользу прошлого (оттого и название книги) примется хрустеть сломанными хребтами? Три года, прошедшие с момента выхода «Времени секонд хэнд» красноречиво свидетельствуют, что прошлое натаскано на людей. Тем стремительнее растут кладбища с безымянными могилами, чем остервенелее попытки в это самое прошлое облачиться. Так вышло, что книга Светланы Алексиевич стала пророческой, едва успев выйти из печати.
Впрочем, у каждого есть возможность самому поразмыслить над вопросами, затронутыми в этих блестяще переработанных стилистически монологах. Встрепенуться от прошлого, понять настоящее, заглянуть в будущее.
Я же для себя сделал один главный вывод: свобода — это естественная среда обитания человека. К ней привыкают, как к повышенному содержанию кислорода в воздухе или иной силе тяжести. Именно поэтому я смотрел на своего директора-сталиниста в школе, некоторых преподавателей в университете, как на причудливых глубоководных рыб. И тут определённая закольцованность — мы снова пришли-таки к Линнею. Классификация, среда. Что ж, порою требуется отвага врача, видящего перед собой болезнь и статью в справочнике, а не живого человека. Впрочем, роль врача в данном случае выпадает читателю и среди изрядного числа поставленных им диагнозов лишь один окажется верным — Времени.